Послушный домовик охотно исполнил просьбу МакГонагалл и в довольно быстро вернулся с ключами от хижины и двумя весьма худенькими папками. Витиеватые надписи на папках гласили "УзМС"  и "Лесничество".
- Добби все верно принес? - заискивающий голос, прижатые уши. Эльф так и не смог до конца избавиться от желания угодить.
- Да, Добби, спасибо. Ты молодец, - волшебник оглянулся на уходящую толпу и наклонился ближе к домовику, - Скажи, приятель, а ты не мог бы..
- Добби - свободный эльф! Добби может все, что захочет!
- Да, да, - терпеливо кивает маг, - А не захотел бы ты помочь мне еще немного?
- Добби любит помогать.
"И перебивать тоже, - темнота внутри снова шевельнулась, - Как только их терпят годами, хорошо у нас такого нет"
- Прекрасно, - Люпин отгоняет негативные мысли и немного фальшиво улыбается, - Мы, как ты знаешь, не можем аппарировать в стенах школы, в отличие от вас. Перенесешь меня к хижине Хагрида? К моей хижине...
Последние слова Ремус уже говорил, окидывая взглядом несуразное деревянное строение, заросшие сорняками грядки и покосившуюся ограду.
- Добби снова добровольно помог волшебнику. Добби хороший эльф.
С легким хлопком домовой исчезает, оставляя ликантропа наедине с осознанием того, насколько огромную работу придется проделать мужчине, чтобы он смог здесь жить.
- А мне нравится, - волк любопытно озирается, принюхиваясь к каким-то ему одному известным запахам, - Лес рядом, дети далеко.
- Да, в чем-то ты прав, - рассеянно соглашается Люпин, с трудом отпирая тяжеленную дверь, - Отдаление от замка это в чем-то очень хорошо. Студенты будут в большей безопасности, если мы не будем разгуливать среди них в преддверии полной луны.
- И снова туда же, - зверь недовольно поводит ушами, - ну подумаешь, пропадет ребенок, другой. В этой школе это не столь уж редкое явление.
Дом встретил оборотня теплым воздухом и, что удивительно, чистотой. Хотя Люпин внутренне был готов наткнуться на запах сырости, паутину и пыльных кроликов, все равно испытал огромное облегчение. Видимо домовик, доставивший сюда его чемодан, развел костер в камине и прибрался. Небольшой камешек с души волшебника скатился с легким шорохом. Одним делом меньше, остается только решить, что делать с интерьером, оставшимся от полувеликана. Маг осмотрелся.
Хижина была не особо велика и состояла из нескольких помещений: основной комнаты, ванной и кладовой. В общей гостиной стоял стол, несколько стульев, шкаф с посудой, комод для одежды, кровать исполинских размеров и собачья лежанка, оставшаяся от Клыка.
- Спать будем здесь, - ехидно замечает волчара, - Живешь, как пес, и спи, как пес, на полу.
Привычно игнорируя выпады своего альтер-эго, маг откинул занавеску, разделяющую комнаты. Кладовая, ожидаемо, состояла из нескольких шкафов, бочонков с неизвестным содержимым и пустующих стеллажей.
- Ну, - волшебник снял мантию, бросив ее на стол вместе с папками, - Могло быть и хуже.
- Ага, нам могли дать конуру в огороде, - продолжая собачью шутку, хохотнуло животное.
- Кстати, об огороде...
Бормочет мужчина, открывая папку лесничего и пробегая глазами ее содержимое.
- Так, отлавливать желающих попасть в Запретный Лес, заботиться о его обитателях, дичи, рыбе, вести аграрное хозяйство, поставлять тыквы на Хеллоуинский Пир, сосны на Рождественский Пир... Твою ж Моргану... Как-то в этой школе слишком много пируют.
Перспектива заниматься огородом была крайне невоодушевляющей.  Травология никогда не была сильной стороной Люпина. Открыв вторую папку, Ремус так же быстро пролистал список студентов, избравших его предмет. Благо УзМС не были обязательной дисциплиной, и перечень учеников был весьма короток. Единого учебного плана не было, что с одной стороны давало простор для деятельности, а с другой весьма ущемляло детей в систематизации знаний и общем уровне подготовки. Сегодня занятий не было, Хвала Мерлину, что давало волшебнику время на обустройство и адаптацию.
- С чего бы начать...
Ремус  отложил папки и осмотрелся. Привыкший к жизни изгоя, ликантроп не стремился к оседать на одном месте и, как следствие, не привык к комфорту и роскоши. Однако все вокруг было слишком большое, даже гротескное, не пригодное для комфортной жизни человека стандартных размеров. Сиденья стульев были на уровне бедер, столешница на уровне груди. Про размеры посуды на полках страшно даже думать. Легкое движение палочки и огромное кресло съеживается до нормальных размеров, оставаясь при этом столь же несуразным и кичливым.
Стук в дверь не сразу дошел до мага, увлекшегося изменением размеров стульев. Люпин любил и умел колдовать. Хоть в этом он был не отличим от большинства простых волшебников, а кого-то даже обходил в умениях и талантах.
- О, здравствуй, Джулия, - легкая улыбка на раскрасневшемся лице, - проходи.
Еще в прошлый свой преподавательский опыт профессор отказался от "мистеров" и "мисс", называя учеников по именам. То ли от того, что не считал себя выше их, то ли потому что так они быстрее шли на контакт.
- Признаюсь, я не ждал гостей так рано, - руки рассеянно пробегают по бедрам, вытирая вспотевшие ладони, - Я еще даже не распаковался.
Волшебник озадаченно подходит к посудной полке и начинает торопливо осматривать содержимое баночек, в поисках чая для гостьи.
- Чай.. тут где-то должен же быть чай.. В прочем, Мерлин с этим чаем, только завтракали, - Люпин вновь поворачивается к студентке, - Я тут начал приводить дом в порядок. Давай вместе поупражняемся в трансфигурации, попутно может и чай найдем. А ты заодно мне расскажешь все новости.

Повинуясь взмахам палочки и велениям магии, мебель в доме начала преображаться. И явно в лучшую сторону. Жаль, что нельзя было так же просто взять и поменять мысли, чувства и прочие составляющие, делающие хомосапиенса человеком. Люпина раздирали весьма противоречивые мысли. Он был искренне рад за свою ученицу и ее успехи в магии, Джулия и несколько лет назад была подающей надежды девочкой, теперь же она расцвела в талантливую девушку. Мужчина невольно отмечает привлекательность гостьи и хмурится. Красивые одаренные девушки не должны прогуливать уроки ради встреч в избушках на окраине леса. Встреч с ним. Безответственно и небезопасно.
- Ха, серьезно считаешь, что она тут ради тебя, задохлик, - вездесущий комментатор, как обычно, не упускает шанса поддеть, - Какие бы цели она не преследовала, они явно носят платонический характер.
- Зачем все опошлять? - юноша морщится, делая неопределенный взмах рукой, отгоняя нелепость предположений, как назойливое насекомое, - Какой еще характер они могут носить? Я ее учитель. Вообще не думал, что ты знаешь подобные слова.
- Я знаю те же слова, что и ты, - беззлобная ухмылка демонстрирует кончики острых зубов, - Хотя с другой стороны, вполне себе половозрелая самка. Пахнет, как свежезадранный олененок по утру. Аппетитно и притягательно.
- Ох, Мерлин, - волшебник закатывает глаза, - Я и забыл, как на тебя действует эта школа. Пубертат с тобой меня и так чуть с ума не свел. У нас был уговор четыре года назад.
- Да-да, школьницы не еда и не самки, - волк зевает, - Ты зануда. И вообще. Помнишь, мы книгу читали? Сознательное и бессознательное. Что-то вроде.
- Допустим, - профессор заинтересован, подобные разговоры со зверем редкость.
- Я твое бессознательное. Ты меня подавляешь, хотя в тайне знаешь, что я прав. И хочешь, чтобы я был прав, но некие принятые социальные нормы тебя останавливают, - животное потягивается, разминая массивные лапы, - Тридцать с лишним лет тебе говорю, быть волком значит брать то, чего хочется, не оглядываясь на мнение плебеев.
- Чушь. Я не волк, я человек, как бы ты не старался нас объединить. Человек есть индивид в обществе других индивидов, и он обязан соблюдать принятые социальные парадигмы, подавляя свои низменные инстинкты, которые ты мне пытаешься навязать.
- Не зли меня, щенок. Ты не человек. И как бы мне того не хотелось, и не волк. Мы стая, смирись уже с этим, - видение снова широко зевает, - А в стае всегда должен быть вожак, не моя вина, что ты такой слабак
- Тебя послушать, так ты приверженец Ле Бона, который утверждал, что в массе, в нашем случае, как ты это называешь, "стае", происходит исчезновение сознательной личности, преобладают бессознательные личности, ориентирующиеся на безотлагательное осуществление внушенных идей. Этого ты желаешь?
- Да, наконец-то. Как там говорилось? "Масса не сомневается в истинности или ложности чего-либо, уважает силу, требует от своего героя даже насилия, хочет чтобы ею владели и её подавляли, хочет бояться своего вождя".
- Я хочу? - юноша заводится практически мгновенно, не осознавая, что его снова развели и все философские беседы лишь новая уловка в целях давления на болевые точки, - Хочу?! Да кто вообще может хотеть о таком. Я не просил об этом! Не просил ни о тебе, ни о проблемах, которые ты принес!
- А вот слушался бы, проблем было бы меньше, - хохочет волк, исчезая и оставляя мужчину наедине с головной болью, знакомым чувством осознания собственного ничтожества, ненавистью к себе и проклятия, а так же с огромным чувством одиночества. Одиночества, которое следует за магом всю его жизнь, нашептывая, что он не достоин друзей, любви, счастья, да и жизни порой. Одиночества, с которым Люпин практически смирился, свыкаясь с мыслью, что никогда не заведет жену, детей, что все его близкие друзья мертвы. Кто-то давно, а кто-то совсем недавно. Со смерти Сириуса прошел примерно год, но боль от утраты вновь обретенного друга все еще давала о себе знать.
Ремус оторвал взгляд от увлеченной своим колдовством Джулии и осмотрелся. Комната начинала походить на дом, а не просто жилье. Дом. Еще одно понятие недостижимое для ликантропа. Еще кресло это тут уродливое. Волшебник недовольно осмотрел творение своих рук, что так разительно отличалось от творимой девушкой магии. Она создавала красоту из ничего, а он же это ничего просто уменьшил до приемлимых размеров. Мужчине стало как-то стыдно перед собственной ученицей, учитель называется. Чему может научить это топорное крикливое кресло? Да, не он его создал, но не принял попытки изменить под себя, явно демонстрируя, как ему плевать на себя, на возможных гостей, которым придется в нем сидеть, на интерьер в целом. Отличный пример для подражания.
- Я увлеклась, да?
Девичий голос вырывает из мучительных раздумий по улучшению многострадального кресла.
- Пожалуйста, продолжай, - волшебник переступает на ковер, позволяя тому проложить свой путь до края стены, и виновато улыбается Макнейр, неловко взмахнув рукой, - У меня, как видишь, чувство прекрасного немного атрофировано. Я лучше и правда соображу нам чаю.
Еще немного понаблюдав за работой грифиндорки и указав пару мест, где ей стоит чуть-чуть доработать до идеального исполнения, Ремус решил вспомнить, что он тоже чарам обучен. Магией приманив чашки, чай, сахарницу и даже пару конфет, ликантроп сервировал стол, выложив попутно булочки, стащенные с завтрака.
- Какая ажурная у тебя вышла салфетка. Тонкая работа, - удовлетворенно кивает, предлагая присесть на соседний стул, - Новости, ты права, не радужные. Многое изменилось с нашей прошлой беседы. И вряд ли в лучшую сторону. У меня так лично нет.
Люпин делает глоток ароматной жидкости, внимательно глядя на рыжеволосую гостью, вздыхает, возвращая фарфоровую кружку на блюдце, и доверительно понижает голос.
- Джулс, ты же знаешь, я за честность и откровенность. Ты не просто так пришла помочь мне с переездом. Что тебя тревожит?

Ощущение, что стены светятся белизной, хотя они ничуть не белые. Запахи настоев и отваров, чистых простыней, приглушенный отблеск свечей, бликующих на стеклянных поверхностях. Тихие шаги по каменному полу. Замереть на пороге, оглядывая просторное помещение, уставленное в ряды идеально заправленными постелями. Ширмы в рядок, которые раздвигаются при необходимости, скрывая обитателей постелей. Это не самое знакомое помещение замка из прошлого, здесь редко приходилось бывать. Эти комнаты почти не навевали воспоминаний. Именно из-за них Маргарет не пошла сегодня на завтрак. Ее личные комнаты выглядели незнакомо, и лишь смутно знакомые запахи напоминали, что она снова в Хогвартсе. Она не испытывала желания вновь попасть в гостиную Слизерина, где было много всего слишком неоднозначного, где они все тогда ходили по тонкому льду во главе со Скорпиусом – старостой факультета. Это все хотелось забыть, как и вообще те времена. Ей это удалось, пока она вновь не оказалась в этих стенах. Здесь все нахлынуло обратно с новой силой: и допросы, и подозрения, и травля, и…
Марго переступает порог больничного крыла, желая снова все забыть, прикрывает за собой дверь, оставляя прошлое за ними. Есть, чем заняться. Это пока новое место, стоит ознакомиться с запасами мадам Помфри, хотя у девушки не возникало сомнений, что эта дама после себя оставила идеальный порядок. Но для колдомедика принципиально важно действовать быстро, поэтому знать расположение этого идеального порядка просто необходимо.
МакЛагген начала со стеклянного шкафчика в палате, перебирая флакончики с лекарствами, и ставя их на места, запоминая расположение каждого. Здесь все то, что обычно должно находиться под рукой, что используется экстренно. Прочие медикаменты и складской запас вместе с особыми зельями наверняка хранится в кабинете в закрытом непрозрачном шкафу. И, закончив осмотр просторной палаты, Марго отправляется именно туда. Там же и колдомедицинские карты студентов и персонала. В ладони ложится первая попавшаяся. Приятная мягкость темной кожи, шероховатые буквы фамилии под руками. Внутри на пергаментных листах фото и заметки: болезни, перенесенные травмы, аллергии, предрасположенности, уязвимости. Все записано аккуратным округлым разборчивым почерком. В углу добротный дубовый стол с выдвижными ящиками. В верхнем - перья, чернила, пустые бланки и пергаментные листы. Ниже не самые необходимые инструменты. На поверхности графин с водой, кубок, письменные принадлежности и клетка для птицы. Увлекшись знакомством с новым местом работы, так не похожим на этаж в Мунго, где, к тому же, в подчинении находилось несколько колдомедиков и весь вспомогательный персонал, Марго забыла о том, что омрачало все ее утро. Но воспоминания своевольны. Если ты прекращаешь гоняться за ними и поворачиваешься к ним спиной, они частенько возвращаются сами по себе.
МакЛагген быстрым тихим шагом выходит в палату, реагируя на послышавшийся голос. Первый пациент гораздо раньше, чем она ожидала, чем смела надеяться. Она осматривает ожог на шее, хмурясь, быстрый взгляд на наручные часы. Пальцы касаются запястья студентки, находя и считая пульс, пока внимательный взгляд оценивает общее состояние, внимательнее осматривает повреждения. По привычке хочется отдать указания, что подать, сколько и какого зелья дать, в какой пропорции развести, но Марго вовремя вспоминает, что она уже не в Мунго, и лишь поджимает губы, сдерживая чуть не сорвавшиеся слова. Она выслушивает дыхание, хмурясь сильнее при каждом хриплом вдохе. Быстрые шаги до шкафчика, безошибочно угаданный пузырек. Шаги обратно к постели. 
- Агуаменти, - стакан на тумбе у изголовья кровати наполняется на четверть водой, три кристаллика из баночки стремительно окрашивают жидкость в голубоватый цвет, растворяясь. Быстрое движение рук в карман фартука, и новый пузырек добавляет в голубизну зеленоватого варева. Резкий острый запах.
- Помогите мне: придержите девушку за плечи, чтобы я могла ее напоить, - волшебница садится на край постели, не слишком деликатно берясь за челюсть пациентки и разжимая губы. Конечно, часть жидкости проливается мимо, заливая белый ворот рубашки. Но того, что попадет внутрь, будет вполне достаточно, чтобы снять первичный отек. Еще один взгляд на часы.
- Можете опустить обратно на подушки, - голос звучит привычно тихо, но уверенно. Пальцы вновь находят пульс на запястье. МакЛагген поворачивает голову, обращая, наконец, внимание на мужчину, который принес ей работу. Но лишь на мгновение, чтобы вновь вернуть все внимание пациентке.
- Простите, мы знакомы? – она не роется в памяти, не пытается припомнить, кто же он. Сейчас важнее нестабильное состояние студентки. А виделись, наверняка, в Мунго. При том количестве больных, какое там бывало ежедневно, Маргарет очень быстро смирилась с тем, что не в состоянии запомнить даже тех больных, которыми занималась лично и не один день.

Взгляд сосредоточен на наручных часах, на секундной стрелке, и Марго держит студентку за руку, чтобы чувствовать изменения температуры тела, но от ее внимания не ускользает болезненная реакция мужчины на мимолетное прикосновение к ткани. Нужно будет взглянуть на его руки.
МакЛагген слышит его, и хочется вновь вернуть взгляд, всмотреться в лицо, уже с вниманием, найти в нем того вежливого, робкого, обаятельного юношу, измученного болезнью. После внезапного столкновения, можно сказать, по разные стороны баррикад, он был ей очень симпатичен, но их пути шли абсолютно в разные стороны. Даже удивительно, что он ее узнал после стольких лет. В школе она была довольно взбалмошным капризным и непослушным подростком, пыталась бросить вызов всему миру. Вероятно, если бы не послешкольные события, она бы оказалась в числе если не Пожирателей Смерти, то где-то очень близко к ним. Хотя, если бы не  Тиберий и его надежное плечо, самое вероятное для нее будущее было бы очень коротким, и сейчас бы ее уже не было в этом мире. Но судьбе было угодно иначе. Жизнь перевернулась целиком, но Марго удалось устоять на ногах. Хоть и ценой многих жертв, после которых, но еще до замужества, она стала спокойной, уверенной и очень уравновешенной. А после смерти Тиберия, в ее сердце все окончательно умерло.
Секундная стрелка касается отметки «три», и Маргарет еще внимательно всматривается в лицо студентки, слушает дыхание, достает из кармашка фартука баночку с мазью, снимает крышку, окунает пальцы в вязкую субстанцию и бережно касается висков девушки, кончика ее носа, проводит пальцами по шее. Расстегивает пуговицы школьной блузки и втирает новую порцию мази. Наверное, в школе в таких случаях всех нужно выгонять из больничного крыла, но эта мысль приходит в голову слишком поздно. Дела это сейчас уже бессмысленно, да и в конце концов, он – тоже в некотором смысле пациент.
- А сейчас нам лучше на некоторое время оставить мисс…? – ее интонация вопросительная, потому что имя и фамилию студентки Маргарет предстоит внести в карту, да и ознакомиться внимательнее с той самой картой, чтобы скорректировать дальнейшее лечение. Она поднимается с края постели и направляется в кабинет при больничном крыле.
-Следуйте за мной, - ровный спокойный голос, словно они все еще видятся впервые, и почему-то не заставить себя перейти на «ты». Она не чувствует себя той девочкой, что была когда-то  в этих самых стенах школы. Все то прошлое – круги на воде.
Но она помнила того робкого гриффиндорца, чьи руки она сейчас бережно брала в свои, внимательно осматривая ожоги.  Внимательный взгляд  и очень нежное касание. В гробовой тишине души всколыхнулся легкий ветерок. И легкий румянец на щеках от возникших дымкой желаний.
- Не думала, что кому-то скажу это в этой школе, но: я рада встрече, - она поднимает на него взгляд, встречаясь глазами, и губ касается мягкая, но очень искренняя улыбка, удивительная даже ей самой.
Она не отводит взгляда, все еще очарованная этими глазами. Как и когда-то давно. В них всегда было что-то. Что-то… невозможное, чарующее, завораживающее, вызывающее доверие, вопреки любым знаниям .
- Если станет очень неприятно или не выносимо холодно -  одно слово, и я прекращу, - все так же тихо, а по ее пальцам, нежно и бережно сжимающим его ладони, начинает струиться холод, нарастая и усиливаясь, снимая ожоговую боль, препятствуя ее распространению.

Отредактировано Margaret McLaggen (2018-05-30 10:38:02)

А его глаза – хмурое небо в сентябре. Где-то там за серыми мрачными тучами и непроглядной мглой теплится золотистое солнце, а его лучики скользнули в уголки глаз, где и застыли полукаменным слепком, очевидно, все реже и реже наполняясь истинным светом. Его некогда очень мягкие черты лица заострились, еще больше изможденности и болезненности и вселенская усталость во взгляде.
Она поднимает руку, отводя в сторону, упавшую на его лоб пепельную прядь волос, касается пальчиками виска и гладит мягкой ладошкой по щеке, не отводя взгляда от этих глаз, полных тепла, боли и тайн. И полшага навстречу, чтобы оказаться совсем близко, касаться, чувствовать каждый вдох. И все это мысленно. Марго стоит, не шелохнувшись, только продолжая окутывать его израненные руки холодом, остужая жгущую боль.
- Конечно, - и холод ослабевает, постепенно сходя на нет, оставляя после себя ощущение мяты в пальцах. Колдомедик отпускает его руки, отступая, чтобы сделать несколько шагов к стеклянному шкафчику. Третья полка, пузырек из темного стекла. И несколько бинтов со второй прячутся в карман фартука.
Марго возвращается снова, открывая баночку на ходу и ставя ее на столешницу. Она опускается на стул, коротким взмахом палочки пододвигая и небольшое кресло. Ей будет куда удобнее, если ее подопечный сядет. Стул намеренно  немного выше кресла, чтобы было удобней заниматься обработкой, видя то, что делаешь, чуть сверху.
- Сидеть в кресле будет удобнее, - мягкая улыбка и новый взгляд в глаза, но в этот раз ненадолго. Обработать руки надо, пока они еще хранят холод.
Марго окунает пальцы в мазь, мерцающую слабым голубоватым светом. Она осторожно, едва касаясь, наносит мазь на ладони, и там, где гелеобразный слой соприкасается с ожогами и мелкими язвочками, появляется розовое сияние, указывающее своим оттенком на большие или меньшие повреждения. Внимательно осмотрев израненные руки еще раз, Марго тщательно вытирает руки о небольшое полотенце, удаляя со своих пальцев остатки мази, и после этого достает бинты. Она берет гриффиндорца за запястье и под локоть, перемещая руку себе на колени так, чтобы было удобнее бинтовать. Ткань мягко укутывает сначала запястье, а потом и ладонь, скрывая под собой охлажденные раны. Затем следующий слой, и теперь поверх каждого слоя ткани Маргарет проводит осторожно ладонью, поглаживая. Выглядит это естественной работой, но на самом деле это дополнительное прикосновение отнюдь не требуется, просто ей хочется касаться. Хотя бы так, сквозь ткань, очерчивая пальцами анатомическую форму этих рук.
- Придется сегодня потерпеть неудобства, - по-прежнему тихий голос, пока она занята работой со второй рукой, - я могу после обеда и ужина прислать кого-нибудь, кто сможет помочь с приемом пищи. Руки пока нужно поберечь.
- А завтра утром перед завтраком я вновь на них взгляну, - она снова поднимает на него взгляд, мягко улыбаясь, не выпуская из ладоней и не убирая с колен уже забинтованных рук.

Его слова словно отклик на ее собственные мысли. Неправильные – должна напомнить она сама себе. Есть определенные обязательства, границы, устои и правила, и она не может так легко и беззаботно откликаться на провокационные предложения, словно ей все еще шестнадцать лет. И дело даже не в предложении – оно вполне безобидно, они действительно не виделись столько лет, и, пожалуй, им есть что обсудить, коли уж не нашлось на это времени в школе. Может же у нее здесь быть друг? Тот, с кем она сможет быть хоть немножечко собой, не выверяя каждое слово, каждую фразу. Марго медлит с ответом, находясь на перепутье, чувствуя, как легко сбиться с проложенного пунктиром пути. А комплимент гриффиндорца вынуждает смущенно отвести глаза, еще более усложняя выбор.
- Я не могу обещать, - она облизывает быстро пересохшие вдруг губы, выдыхает, и возвращает не без усилия взгляд на Люпина, - в Хогвартсе нельзя быть уверенной, что не появятся внезапные пациенты.
- Но я постараюсь, - она мягко улыбается, почти извиняясь, ощущая где-то глубоко внутри неправильность своих слов. Пока ощущая легкий дискомфорт, а корить себя за это она будет несколько позже.
- У тебя сейчас еще уроки? – она вспоминает, что теперь их пребывание здесь может объясняться лишь так, а значит, наверное, необходимо связаться с директором и сообщить, что один из его преподавателей до завтра сильно ограничен в своих возможностях.
Она так давно не встречалась ни с кем со своей школьной скамьи, что теперь сталкиваясь во так вот нос к носу с бывшими однокурсниками в совершенно неожиданных теперь ролях, слизеринка несколько терялась в попытках найти новую подобающую ступеньку в общении с прежними знакомцами в этих обстоятельствах.
- Нужно вновь взглянуть на мисс Макнейр, - Маргарет поднимается с места, бережно поддерживая руки своего пациента, чтобы ненароком не причинить боль. Несколько шагов к шкафчику с колдокартами , пальцы быстро перебирают бумаги, находя нужные бумаги. Карта с именем Люпина ложится на стол, а вторая остается в руках МакЛагген. Она пробегается взглядом, уверяясь в том, что никаких аллергий у студентки нет, а значит, осложнений быть не должно; хмурится, задерживаясь взглядом на информации о семье и перенесенных болезнях и травмах. Призывает перо и чернильницу, внося новую запись в пустую графу, и возвращает все предметы на стол.
- Осложнений возникнуть не должно, но ближайшие два дня мисс следует остаться в больничном крыле. Наверное, мне стоит сообщить ее декану? – зазвучали нотки неуверенности, порядки школы с этой стороны пока еще слишком непривычны.

Большая часть первого в жизни Руквуда урока в новой для него роли миновала. Первый курс. Рейвенкло и Слизерин. Теория позади, и юные дарования и бездари отрабатывают на практике то, что четверть часа назад было разобрано детально на словах и примерах. Пользуясь увлеченностью детишек, новоявленный преподаватель неторопливо рассматривал лица молодого поколения не только своего факультета. Они ничем не отличались от других выпусков. Может, чуть более спокойны, хотя на начало урока они были более, чем тихими – вероятно ожидали чего-то более соответствующего их фантазиям о Пожирателях, немного сдобренных  легкой заправкой сегодня за завтраком стараниями Кэрроу. Может быть. Но сейчас они были самыми обычными детьми. Может, чуть менее амбициозными, чем когда-то был сам Руквуд и его сверстники, хотя на их долю выпали похожие времена.
И все же он бы предпочел не связываться с этим всем. Его интересы в другом,  да и было бы куда удобнее, если хотя бы факультет вверили, к примеру,  кому-то из тех же Кэрроу или кому угодно другому. Не его вотчина. Как, собственно и сам предмет и преподавание в принципе. Его вотчина в отделе Тайн, там его труды – все еще, там вдохновение, там он забывал обо всем, с удовольствием отдаваясь делу, найдя себе дорожки в обход тугодумов из верхушки Министерства. Впрочем, возможно, все не так уж и плохо. Возможно, виной всему то, что это первый курс. Будь первым уроком, к примеру пара у седьмого, где основной темой года были темномагические артефакты, вероятно, все было бы не столь удручающе. Вероятно, там бы пробудилось вдохновение, проявился бы хоть какой-то вкус.
А пока Руквуд откровенно скучал, пока детишки с горящим взором или опаской выходили на поединок с неимоверно нудным големом. Огрехами частой смены преподавателей ЗоТС становилось отсутсвие хоть какого-то вменяемого учебного плана. Для первого курса пришлось впопыхах вставлять этот урок. Судя по записям, практики до этого у них и вовсе не наблюдалось – сомнительное преподавание такого предмета. К некоторому удивлению Руквуда, големов в принципе не изучали в школьной программе, хотя любой сколько-то уважающий себя трансфигурант охотно использовал столь удобных существ, подчиненных его воле. И в большинстве случаев совладать с ними не было большого труда, если знать несколько нюансов. Хотя бы часть из которых, на взгляд Пожирателя, стоило детям раскрыть. И, похоже, у студентов это вцызвало некий энтузиазм. Самые смелые из них пытались самомстоятельно прощупать и найти другие слабые места, что, в общем-то и похвально и верно, учитывая, что именно это и стало темой их будущей домашней работы. Но Руквуд продолжал скучать, молчаливо наблюдая за студентами, уходя мыслями далеко за его пределы. И напрасно.
Детский вскрик возвращает в реальность, мгновенно пробуждая реакции, и палочка в руках оказывается раньше, чем возникают мысли о ней. Действия на рефлексах, удивительно не сильно притупленных Азкабаном, и отточенных после упорными тренировками с соратниками и не только. В общем-то пустяк, не стоило и особых беспокойств. До конца урока еще семь минут, но с мистером Ноттом младшим придется отправиться в больничное крыло. А заветы Кэрроу о перемещениях только с педагогами пойдут темным лесом в виду нелогичности, абсурдности, да и просто банальной нелюбви Руквуда к этим двоим, благополучно отсидевшимися в тепле магической Британии все эти годы.
Короткие распоряжения – указания к действиям на последующий остаток урока, легкая тушка на руки и быстрый шаг, но не бег в сторону Больничного Крыла. Благо, оно все там же. И все так же не вызывает приятных воспоминаний.
- Нужна помощь колдомедика, - ни имени ни фамилии не вспомнилось, поэтому, без личных обращений. Августус опускает тельце на ближайшую койку, впрочем, ничуть не нервничая, и собираясь почти сразу покинуть крыло. Нет никаких поводов для волнения, пока взгляд не падает на соседнюю постель. Сбивается привычный размеренный ритм сердца, слетает с губ поуулыбка, напрягаются мускулы, а пальцы сжимают палочку. Два глубоких вдоха прежде, чем сделать новые шаги к соседней кровати. Слишком бледное лицо, слишком яркая отметина на шее. Удивительно, что тронуло сильнее, чем мог бы ожидать.
- Что с мисс Макнейр? – голос звучит незнакомо, откуда-то издалека, хотя слова и правильно выверены. Ладонь мягко касается рыжих, разметавшихся по подушке волос, а вторая рука интуитивно подтягивает одеяло, прикрывая слишком откровенно виднеющееся под расстегнутыми пуговицами блузки нижнее белье гриффиндорки.