Языки пламени взлетают к темному полотку неистово, с треском разлетается огненная пыль, искры, словно волшебные светлячки в лесу вьются у самой руки, оседают на одежде, въедливо прожигая ткань. Дом шумит и протяжно стонет от разгоревшегося пожарища, с грохотом обваливается балка в стороне, летят обломки и пол стремительно уходит из под ног, божья кара за греховные деяния. Болотные огоньки, мерцают вокруг, кружат в плотном мареве дыма, не разглядеть собственных рук. Глаза разъедает и легкие полнятся дымом, каждый вдох с болью, с надрывным кашлем, уткнувшись в рукав тонкой ночной сорочки. Девчонка мечется на крохотном пяточке меж комнат, с ужасом и иронией осознав, что былые пять шагов до спасения, два до двери и еще три по комнате, превратились в непреодолимый путь. Как все так получилось? За мгновение до гибели есть время вспомнить все, помнится как белели костяшки, как решительно сжимала подсвечник прежде, чем кинуть под двери комнаты отца. Каждый вечер пастырь Рид молился, выгоняя жену и дочь думать о своем поведение, Эстелла заботливо оставляла рдевшую свечу в коридоре на тумбочке, чтобы глава семейства мог спуститься по лестнице; электричество давно отключили за неуплату. Улизнув из кухни, Шарлотта не дыша поднималась на второй этаж, каждая ступень отдавалась глухой болью в душе, учащала биение сердца. Разве можно настолько ненавидеть человека? Своего родного отца? Лотти всхлипывает на середине пути, зажимает рот ладонью, чтобы не струсить и не спугнуть удачу. Всего семнадцать лет от роду, но молодая мисс Рид уже знает, что такое ненависть, знает, что такое молчать, когда хочется кричать, сглатывая обиду и отводя глаза под ударами. Отец ставил служение Творцу выше своей семьи, выше их блага и счастья, изводил и морил голодом, заставлял штопать дырки величиной с кулак, отбирал последние деньги, чтобы отнести в церковь. Так стоит ли печься о его бытие? Бессмертная душа предстанет перед судом и отправится в рай. Или ад. Последняя ступенька дается сложнее всего, Лотти помнит крики матери в очередной воспитательной беседе, женщина не в силах сдерживаться даже ради дочери.

У Шарлотты не было четкого плана мести, но оставшись в кухне одна, - мать пошла открывать дверь и заболталась с соседкой на пороге, - не смогла отогнать навязчивую мысль. Взгляд тянуло к темному проему наверху лестницы, в тени второго этажа притаилась давняя опасность. Сколько еще нужно вытерпеть? Отец в благочестие своем посвящал молитвам не меньше двух часов по утрам и трех вечером, мать у самого выхода из дома, успеет убежать. Стоит только подняться, сделать шаг, хотя бы повести рукой, пальцем, решится. Если не она, то кто? Возлюбленный, Дэн, юрист, с которым Лотти встречалась несколько месяцев, что писал красивые длинные письма о высоком чувстве, сбежал из города при первой же возможности, трусливо поджав хвост. Куда делось его хваленное «буду оберегать тебя от всего на свете»? На людей нельзя полагаться, каждый стремится получить выгоду, снискать славу или залезть под юбку, воспользоваться и получить чужие деньги. Даже родной отец предпочел выгоду искренним родственным чувствам! Мисс Рид задыхалась от гнева, и выпав из оцепенения, прислушалась к разговору матери у двери, - еще есть время. Встать было легко, и, приподняв подолы сорочки, ускользнуть к лестнице не трудно. Окрыленная решением девушка взошла на первую ступень, оглянувшись украдкой.

События прошлый пяти минут разворачивались перед внутренним взором в обратном порядке, напоминая причины произошедшего. Рука девушки не дрогнула, Шарлотта бросила свечу под дверь отцовской комнаты. Сухая древесина вспыхнула так быстро! И столько света. Завороженная, словно призрак старого замка, в белой рубашке, стиранной сотни раз, Лотти рассматривала пламя, тянула хрупкие пальцы, чтобы наконец согреться в отчем доме. Томас появился неожиданно, второй этаж уже полыхал, коптились потолки, пастырь бежал из уборной, пренебрежительно прервав служение Богу зовом плоти. Мужчина замер лишь на мгновение, встретившись глазами с дочерью, блеснула сталью жесткость в его взгляде. Или то были отблески огня? Девчонка опешила, делая шаг назад, ближе к двери собственной комнаты-коморки, отрезанная пожаром от лестницы и спасения. Дым заполнял пространство, стирая границы, пожрав удаляющуюся фигуру родителя, оставляя в полном одиночестве. Ни закричать уже, ни сбежать, и сознание плывет, меркнет.

Эстелла с затаённой улыбкой болтала с соседкой у порога, приоткрыв дверь лишь на половину, чтобы не навлечь на себя гнев мужа. Общение с единственной подругой приносило успокоение и надежду на лучшую жизнь. Томас еще больше часа должен был провести наверху, в уединении и беседах с Всевышним, примерная дочь степенно сидела на кухне, штопала чулки. Запах гари встревожил сразу, Марта жила напротив, побежала звонить пожарным. Что могло случится? Секунды промедления стоили дорого, женщина не могла решится вбежать в дом или отбежать на улицу. В руках какой-то горшок с цветком и встревоженные лица немногочисленных соседей, многие выбежали в пижаме или домашней одежде, мужчины тащили ведра с водой. Где же Томас и Лотти? Загорелся сарай, пристроенный к дому, в окнах танцует адское пламя, пожар разрастался быстро, теперь только ждать пожарных. За толпой, поодаль стоит пастырь Рид, перемазанный копотью, прикуривает сигарету. Но где же дочь? Эстелла кричит, но не слышит себя, надрывно, разбивается глиняный горшок об асфальт, разлетаются осколки, женщина бежит к дому. Чужие руки обхватывают плечи, локти, удерживают от опрометчивого поступка, но миссис Рид не может совладать с болью потери единственного ребенка, столь желанного, захлебывается в болезненных слезах. Женщина не видит лиц, но шепчет сорванным голосом, просит, молит спасти дочь.

В пламени было что-то притягательное, чарующее, неизвестное, огненные языки танцуют безразлично, остервенело вгрызаясь в сухую древесину, горят скромные пожитки. Шарлотта белая от страха сидит на полу, прижав к груди колени, и не верит в происходящее, протягивает тонкую ладонь к кострищу, но одёргивает следом. Огонь кусается. И Лотти кусает губы, сворачивается в клубок меньше, утыкаясь в сгиб локтя, чтобы дышать легче. Вернется ли отец спасти её? Осторожный вопрос, на который девчонка уже потеряла всякое право. Танцевать бы объятой пламенем, оставляя шлейф из пепла, почти не касаясь пола, на носочках, вихрем вспыхивать, взметая искры от каждого головокружительного пируэта. Пожар загнанным зверем разрушает свою клетку, мечется по стенам, кидается на потолок, жадно пожирает скромный дом пастора. И издохнет добившись своего. Было в этом жестоком осознании что-то правдивое, естественное, не отторгаемое нутром. Малышка Лотти до рези в глазах вглядывалась в бушующий пожар, не решаясь сделать последний шаг. Жизнь так хороша. И сколько еще не увидено, не узнано, не испробовано! Сознание отключается через раз, смазывая реальность и девичьи фантазии воедино. Это голос из огня? Фигура массивная, больше её самой или отца, ястребиной тенью скользит по второму этажу, князь ада поднялся из своих чертогов, разбуженный и до одури злой. Во рту и без того сухо, но девчонка не может выговорить и слова, онемев от величия, от страха, сжимая до боли в суставах колени. Пришел призвать своего демона обратно на службу или… После содеянного Шарлотта не лучше? Кому-то придется платить за потревоженный сон подземного властелина, кровью и золотом. Заберет в мертвое царство, где каждый шаг – агония, к постоянной боли привыкаешь, и обезображенные черти ластятся у ног.

Лотти никогда не была трусихой, алчный азарт изгрыз невинную душу, оставил червоточины бунтарства и самодурства. Подняв полы белой сорочки и намотав на кулак у бедра, второй рукой прикрываясь от дымы, девчонка прыгнула через завесу огня. Светлые локоны, бледное лицо, голые колени и ступни, решительность и беспечность в каждом движение – героиня викторианского романа. Юная мисс Рид опадает к ногам спасителя, поднимает взор, жадно вглядываясь в черты лица, видимые из-за зажатого платком рта, уверенной рукой, широкие плечи и отблески движимой лавы по груди, пламя отражается в металлических частях формы. На борьбу не остается сил, наглотавшись дыма сознание девчонки ведет, остается только сдаться на волю незнакомца.

Обеспокоенные соседи стояли от дома на безопасном расстоянии, судачили меж собой, пара мужчин обступили пастыря Рида, выражая соболезнования, хлопали по плечу. Отойдя от первого шока глава семейства вновь расправил плечи, натянул маску благодушия, сокрушаясь о бесценной жизни дочери. Миссис Рид вновь впала в состояние анабиоза, прижав руки к губам, молилась, и всматривалась в горящий дом, повторяя со всхлипом имя дочери. Шарлотта очнулась в окружении соседей, гремит колокол пожарных совсем рядом, отец пробирается сквозь толпу, чтобы возложить руку на свое чадо и поблагодарить Всевышнего, мать упала в оборок от переизбытка эмоций. На перебой галдят соседки, выясняя, кто повезет пасторскую дочь в больницу, и Лотти не в силах разобраться в происходящем, но инстинктивно вылавливает руку спасителя где-то рядом и сжимает. Кашель – не повод отпустить, рассеяно юная мисс Рид смотрит на лица людей вокруг. Кто все эти люди и что им надо? Что происходит? Вопросы плывут медленно в голове, единственное, что знает Шарлотта наверняка - нельзя разжимать руку. Сможет ли опознать однажды? Князь подземного царства, укротитель демонов, исчезнет с первым лучом солнечного света, укроется пеленой тьмы и не покажется более. Облизывая пересохшие губы, игнорируя просьбы заботливых соседок не подниматься, Лотти искала взглядом лицо спасителя, зажимая рот от кашля, безразлично скользила по лицам хлопотавших и остановилась лишь, взглянув на помощника шерифа. Форма, строгое, спокойное лицо и сильные, жилистые руки. Сколько длится этот взгляд? Шарлотта не хочет и не может оторваться, упрямо, беззастенчиво, - стеснение было бы под стать юной девушке в подобной ситуации, -  рассматривала лицо незнакомца. Томас вещает о Божьем промысле, соседи решили, на чьей машине повезут мать и дочь в больницу. Малышка Лотти, подобно пожару, вгрызается вниманием в помощника шерифа, тянет медленно руку на себя, ведет большим пальцем по шершавой коже. Мужская рука в два раза больше девичьей ладони. И в этом прикосновении больше опасности, чем в загоревшемся доме. Для маленького города, полного предрассудков, неприемлемо иметь связь на стороне, тем более с особой младше почти на десяток лет. Для женщины порочно оказаться в неузаконенных и не принятых Богом отношениях, - юная мисс Рид знала, как никто другой. Сойдет за благодарность за спасение?

Подъехала скорая, кто-то из соседей все же догадался воспользоваться услугами обученных людей, а не транспортировать пострадавших своими силами. Шарлотту обнимали за плечи и перекладывали на каталку, что-то говорили мерным голосом, девчонка разжала руку, соскользнули пальцы. На вечернем небосклоне вспыхивали первые звезды и вереница рваных облаков уплывала куда-то вдаль.

Меж сном и явью, потеряв все ориентиры, еще помня теплоту чужой руки, Шарлотта крутилась в постели, перекладывала руки и ноги осторожно, болезненно выдыхая, но не находя успокоения. Лотти повезло, наглоталась дыма и обожгла не сильно ноги, локти, общее состояние слабое и почти не возможно говорить, глаза до сих пор красные и слезятся, но уже нет копоти на лице и волосы вновь пахнут жасмином, на шее цепочка и у кровати альбом, набор карандашей – к девочке еще на кануне заехала тетя, привезя все необходимые вещи. Мать госпитализировали на сутки, чтобы поправить физическое и моральное здоровье. Спрятав ладонь под подушку, Шарлотта вглядывалась в лунные блики, что тянулись по полу, в еще по летнему ясное небо полное звезд. Воздух плотный и душный, под окнами благоухают цветы, перемежая запах с больничным, полным отчаянья. Почти семь лет назад погиб Этан Рид, что лежал в такой же койке в свои последние дни, ласково трепал племянницу по голове и подарил британский пенни. Лучше бы погиб отец! Слезы нахлынули внезапно, Лотти зажимает рот, не в силах сдержать охватившую истерику. Разве можно так говорить о собственном отце? Откуда эта темная ненависть, что повела на второй этаж, подтолкнула бросить свечу? И так хочется по обыкновению оправдать отца, выудив из памяти запылившиеся светлые воспоминания былого, восстановить ощущение теплоты и заботы, чувство защищенности. Как вновь научится верить словам лжеца? Шарлотта плачет навзрыд, захлебываясь невысказанным и слезами горечи, скулит от боли, прячет лицо в подушку. Предательство отцом - самое страшное, что может случится в жизни девочки, в миг оставляя один на один с большим и страшным миром. Нельзя будет больше пожаловаться на задирающих мальчишек или плохое настроение, никто не поможет со слетевшей цепью велосипеда, никто не даст совета, как поступить в сложной ситуации. Лотти хоронила свое детство, не в силах собрать осколки, ранила пальцы и сердце, обещала однажды стать сильной и независимой, чтобы никогда не плакать. И обязательно нужно уехать, вырваться из этого маленького города, уметь противостоять всем жизненным невзгодам. Еще долго из палаты доносились сдавленные всхлипы, несколько раз у двери останавливалась дежурная мед сестра, огладив сочувственным взглядом сжавшуюся в комок девчонку. Каждому было о чем плакать, оказавшись на пороге смерти.

 К утру Шарлотта забылась тревожным сном. Сбитые простыни, разводы на подушке и еще девчонка в кровати, тело хранит подростковую угловатость, не пропорциональность. И как бы мисс Рид не стремилась показаться старше, в моменты неведенья все же оставалась нежным ребенком, что в юношеском максимализме не осознает собственной смертности, плачет по сломанным игрушкам и отношениям с родителями. Провинциальный город ведает тысячи таких историй, лишь имена разные. Проснувшись, пасторская дочка еще долго лежит в кровати недвижимо, прислушиваясь к ноющему телу, состоянию опустошения в душе и звукам больницы за не плотно прикрытой дверью. Мысли текут медленно и вязко, цепляются за простые предметы и уводят в иные миры, где есть фейри, говорящие деревья, чистая любовь и преданность. Уже никогда не будет, как прежде, - тяжелое осознание, что упало надгробным камнем в голове, провалилось куда-то в район сердца, отдавшись тупой фантомной болью. Взгляд в окно, чтобы не заплакать, уже не чем, глаза режет от солнечного света. Лотти перебирает складки на своей рубашке, не смея спустится с кровати, рассматривает ноги, покрывшиеся красными пятнами ожогов, где-то вспухли волдыри. И что делать дальше? Мир не перевернулся из-за поступка одного ничтожного человека, солнце не перестало всходить, а люди в раз не изжили свои отрицательные черты характера. Такой же паршивый мир, что и вчера.

 Мисс Рид улыбается сдержанно, вновь впутываясь в общепринятую игру «у меня все хорошо», берет в больничном буффете два стакана травяного чая, на пальцах объясняет, чтобы добавили холодной воды, в итоге просто пишет в альбоме свою просьбу, измучив и себя, и сотрудницу шарадами. Поверх больничной сорочки халат, а подмышкой зажат альбом для рисования. У автомата с шоколадом крутиться маленькая девочка, мед сестра рядом отвлеклась на разговор с доктором, у малышки большие глаза и прелестное платье, наспех сооруженная прическа, - видимо, пришла с кем-то посетить больного. Только где родители? Лотти уже несколько лет помогала сидеть с детьми соседей, укладывала спать, читала книжки, купала и учила рисовать. И, конечно, складывала из бумаги птичек, лодочки, цветы, рассказывая увлекательные истории. Вырвав из альбома чистый лист, художница оживила журавля, отдав на радость юной незнакомке. Подоспела мать, отчаянно пряча глаза, лишь на периферии Шарлотта заметила, что женщина вышла из палаты спасшего её офицера, Элвина Майера. Так числилось в регистратуре, так было написано в его карте. Жена и маленькая дочь. Счастливой семьей не выглядели. Девчонка рассматривает невидящим взором шоколадки в автомате, перебирая все доводы, чтобы никогда больше не видеть господина хозяина ада, обещая, что только зайдет поблагодарить за спасение, это будет лишь мимолетная встреча, он отошлет, как малолетку, подальше. Сколько раз такое происходило? Все же нажав кнопку и скормив купюру автомату, Лотти получила заветное лакомство. До палаты с десяток шагов, а ощущение, что проходит вечность, колотится сердце вдруг, крутит желудок от волнения и рождается злость за собственную слабость, девчонка отворяет дверь плечом, в одной руке подставка на две чашки, во второй шоколад, альбом и карандаши. Как же Шарлотта надеялась на гнетущее скучное молчание, когда нечего сказать друг другу, когда заканчиваются формальные фразы, когда вместе с дневным светом восстанавливаются границы приличия. Но не может вымолвить и слова, впиваясь жадным взглядом в голый торс офицера полиции, очерчивает широкие плечи и сильные руки, - как упоительно хорошо, наверное, зарыться пальцами в загривок Элвина Майера, принимая чувственные поцелуи в шею, агрессивные, не сдержанные, как сам мужчина, быть зажатой меж стеной и этим горячим телом. Шарлотта стремительно отводит взгляд в сторону, обескураженная вспышкой, картиной в своем воображение, по спине бегут мурашки и слабость в ногах ощущается сильнее. Лотти старается сконцентрироваться на чувстве благодарности за спасение, на чувстве вины за ожог, что рассекает спину офицера, но болезненная сладость преобладает, прячется во влажных подростковых фантазиях. Поднять глаза на господина хозяина ада все равно, что загореться вновь, пылать по среди больничной палаты от мужского взгляда, с тайным вызовом смотреть в глаза мистера Майера и ранить себя сильнее.

Элвин Майер был страшен в гневе. Ярость бурлила в крови, переливалась жидким свинцом под кожей, напрягаются жилы и раздуваются ноздри, голос громкий, широкий, таким только конницу на поле боя разворачивать, гнать неприятеля прочь, забивая упившимся чужой болью металлом. Больничная палата в миг стала такой маленькой и ничтожной, весь город предстал бумажными декорациями в немилости хозяина ада. Шарлотта смотрит с придыханием, не смея и шага назад ступить. Было что-то чарующее в беснующемся мужчине, словно дикий, опасный зверь, Элвин был заперт в клетке на потеху детворе, и стоит только бросится спасаться, настигнет стремительно и разорвет на части. Рой мурашек, что бежал по спине, заметался, на руках встают волосы от страха, от возбуждения, от восхищения. Голый торс, почти интимная откровенность в чувствах не способствовали посредственному восприятию, распаленный болью и злостью офицер врезался в память с каждой новой главой упоительной истории. От взгляда господина хозяина ада Лотти хочется бежать, плакать и смеяться одновременно, хочется оказаться максимально близко, чтобы мужское дыхание опаляло щеку, и эти руки грозили сломать хребет в неловком объятие, в то же время на другом конце мира сердцу будет безопаснее.

 Осознание и смена настроя льстит, - почти безболезненный удар, лезвие проходит меж ребер, выжигая нутро. От ярости до мнимой нежности за доли мгновения, Шарлотта старается больше не доверять подлецам, но мысль пьянит, объятия следом - изысканное мучение. Руки все еще заняты чаем, альбом и десертом, оттого девчонке остается только уткнутся носом в подставленное плечо, тяжелый вдох и не менее сложный выдох, приглушенный недостон. Лотти старается не забывать дышать. Где-то очень далеко существует серая реальность, в которой господина хозяина ада зовут мистером Майером, он старше на четырнадцать лет, имеет жену и маленькую дочь, живет в провинциальном городе и ходит в форме офицера местной полиции, но не сейчас. Стоять становится практически невозможно, ноги подкашиваются, и так приятно пусто в голове, до дрожи. Запах мужского тела, небрежно нанесенного одеколона и сигарет дурманит, девчонка облизывает пересохшие губы, чтобы не сдохнуть от опаляющей близости. Чувства смешиваются в гремучем коктейле: постыдное, низкое вожделение и не объяснимая нежность, предупредительность; юная мисс Рид старается не рычать от принимаемого решения. Связь с малолеткой выйдет Элвину Майеру боком. С каких пор её это волнует? Объятия прерываются, Элвин делает шаг назад, Шарлотта шаг следом, невнятные танцы в повисшем молчание, девчонка даже не пытается объясниться. Усталость, болезненность, внезапное головокружение и несправедливость гравитации – вариантов много.

 Стаканы с теплым чаем отправились на прикроватный столик, шоколад туда же, Лотти забирается на кровать с альбомом и карандашами, беспечно скинув тапки где-то по дороге. Требуется много времени, чтобы привести мысли в относительный порядок, пройтись цензурой несколько раз и спрятать образ господина хозяина ада в полуобнаженном виде поглубже в подсознание. Мисс Рид наконец переводит дух, улыбается по-доброму на официальное знакомство, откидывает обложку альбома, записывая своё имя, «Шарлотта», и разворачивает запись к собеседнику. Лотти указывает на свое горло и возводит глаза к потолку, - из-за пожара и дыма больно говорить. Отчего-то чудилось, что с Элвином была знакома пол жизни, стрессовая ситуация оказала сильное влияние на восприятие. Девушка невесомо касается мужской руки, заглядывая в глаза с мягким укором, и перекладывает руку мужчины себе на колено, чтобы не потерять физический контакт. Сквозь больничную сорочку чувствуется тепло ладони, но нет в этом действии эротического подтекста, Шарлотта берется за карандаш, чтобы объяснить: «Спасибо, что спас меня. Я здесь благодаря тебе. Это самое важное», - слова рождаются быстро, почти без раздумий. И откуда эта не бывалая нежность? Желание коснутся шеи, провести пальцами по щеке, не позволить Майеру засомневаться, пресекается еще в утробе, чтобы не переходить границы дозволенного. Одежда накинутая поверх ожога мозолит глаза, почти раздражает. «Снимай рубашку, засохнет, будет хуже» - Шарлотта пишет скоро, передавая офицеру альбом и карандаши, предлагая отложить дальше. На месте ожога ткань была уже влажная и липкая; чтобы не доставлять дискомфорта Лотти примерялась, заглядывая через плечо и пристав на кровати на коленях. – Элвин, прошу! – у художницы надломленный голос, охрипший, но по девичьи звонкий. – Я уже видела тебя без рубашки. –

Общественное мнение – та еще шлюха, выгибается по каждого языкастого и уверенного в своей правоте ублюдка. Единственный урок, что вынесла Шарлотта, глядя на отца. Очернить можно даже самых невинных. Правильно выстроенная стратегия защиты, несколько пассажей о заботе о животных, экологии или малоимущих и даже самые закоренелые преступники могли скостить себе срок, - беглый юрист много болтал и рассказывал о своей практике. От чего тогда влечет к прямому и до зубной боли правильному Майеру? Ни в мужской ладони на своем колене, ни в легкой потасовке, ни даже в обнаженном торсе не было ничего предосудительного, пока это не начинало откликаться в телах истомой. Алчный взгляд господина хозяина ада, направленный в вырез больничной рубашки, Лотти заметила запоздало, увлеченная больше заботой о чужой спине. Боль в запястье, все происходит слишком быстро, девчонка шипит что-то обескуражено в попытке отодвинуться, чтобы спасти честь или гордость, но лишь бесполезно дергает плененную руку. Что мешает просто утянуть гостью себе на колени, прижав ближе и сведя руки за девичьей спиной? Ограничения обостряют чувства. Очередная не уместная мысль, что разгорается в голове голодным пожарищем, Шарлотта смаргивает наваждение, поспешно прячет фантазию в подсознание, словно в сундук, уже переполненный вещами, крышку которого приходится прижимать с силой. Почему нельзя просто переспать, чтобы не мучатся в дальнейшем? Подобно рыболовным крючкам, ситуации и слова цепляются за нутро, натягиваются лески в очередной попытке сбежать. Лотти растирает запястье, в отличие от господина хозяина ада не чураясь смотреть на собеседника. В её глазах непонимание, обида, боль, предательство. Время идет вязко, молчание накаляется, обнажая натянутые нервы, сложно не отметить распаленное во всех смыслах этого слова состояние офицера. На что Майер рассчитывает? И десяти минут в одной палате не может провести, чтобы не начинало трясти от эмоций, от желаний, от собственных мыслей. Пройдет ли это на завтра? Через месяц? Год?

Каждый шаг до двери отдается внутри гулко, почти ковровая дорожка до гильотины, дверной проем шкерится  мнимым железным оскалом, готовится отсечь голову, полную не пристойных мыслей. Лотти ежится, забыв тапки где-то в суматохе, закутывается в халат сильнее, скорее в попытке спрятаться. У пасторской дочки была тайна, ей нравился мир чувственного влечения, порицаемый всеми канонами.  Человеческое тело таило в себе столько способов получить удовольствие! Сколько эмоций будит даже не прикосновение, взгляд, мысль. Шарлотта не покидает палату, но плотно закрывает дверь от лишних глаз, ушей, все, что происходило до можно было объяснить, но возбуждение господина хозяина ада, выпирающее сквозь больничные штаны – весомый аргумент. – Мистер Майер, - Лотти не может поверить, что так легко вторит настроениям строптивого мужчины, его порывам. – Пожалуйста, прикройтесь. Мне сложно разговаривать, когда Вы в таком состоянии. – Слова через плечо, но голос надломленный не из-за дыма прошлым вечером. И нужно что-то говорить следом, но голова пустая, отчего Шарлотта чувствовала свою ответственность за происходящее, могла же не приходить, послать открытку, исчезнуть, чтобы не растревожить размеренную жизнь своего спасителя. В эгоистичном желание потешить самолюбие, в уговоре с совестью, девчонка хотела лишь взглянуть последний раз, но провалилась в кроличью нору, потеряв путь назад. – Двадцать минут назад я собрала Вашей дочери журавлика… - Не поворачиваться, не видеть, не чувствовать, не дышать. И было в этой фразе столько горечи, столько невысказанное боли, скорби. Каждому в этом мире что-то было нужно, ничего не происходит просто так. Элвин улыбался, обнимал и был ласков только для того, чтобы оттолкнуть? Увлекательная игра. – Моя забота была исключительно заботой. Я не желала дать повод для иных мыслей. – Лотти заправляет волосы за ухо, но не поворачивается, пока ей не разрешат, наблюдать сейчас Эла будет убийственной пыткой. Девчонка переступает с ноги на ногу, холодно босиком. – Я тебе доверяла, а ты просто хотел забраться под одежду. Увидел все, что хотел?! – Злость и бессилие. Если не заинтересован в продолжение общения, то к чему весь этой фарс? Поблагодарить, вежливо улыбнуться и не представляться по имени. Разве этому не учат в академии? И никогда, черт возьми, никогда не сжимать несовершеннолетних девчонок в объятиях до боли в суставах, до дрожи в коленях.

Господина хозяина ада штормит: ярость, нежность, раздражение, нравоучения, хроническая усталость за какие-то полчаса. Как мужчину не разрывает от такого обилия чувств? Лотти не хочет думать, что вскрыла ящик Пандоры, тешит себя мыслью, что Элвин Майер был от природы вспыльчивым и не сдержанным. Всего лишь попалась под горячую руку в сложный жизненный период. Верилось с трудом. Шарлотта вслушивается в тишину, невидящим взором рассматривая голые больничные стены, в груди тяжко бьется сердце, отмеряя мгновения пугающего неведенья. Что будет дальше? На какой круг ада в этот раз занесет? Безрассудная, смелая девчонка влезла в логово забитого зверя, вздумала позаботится, вытащить обломанные копья из спины, но чуть не лишилась рук. Где-то в глубине души художница знала, что будет больно, страшно и обидно, заблудившись во тьме ей никто не поможет и с данной ситуацией придется разбираться один на один. По привычке Лотти цепляет руки за спиной, переплетает пальцы, вспоминая часы и десятилетия проведенные в этой позе в наказание в отчем доме. Размышления о поведение ничто по сравнению с розгами, которыми пастырь Рид орудовал куда усерднее, чем словом Божьим. Майер обращается спокойно, но Шарлотта все же вздрагивает от неожиданности, коря себя за излишнюю восприимчивость к словам совершенно определенно человека, оглядывается украдкой, чтобы найти тапочки взглядом. Идти почти до самой постели, где расположился господин хозяин ада. Речь и нежное обращение сопряжены с удачной прогулкой до окна, движение по касательной, орбиты не пересекаются, с каждым шагом Элвина Майера от кровати, к тапочкам приближалась Шарлотта, извращенные салки. Ноги обуты в тапочки, девочка не смеет сесть на чужую постель, переводя внимательный взгляд с лица офицера на вид за окном и обратно.

На каждое сказанное слово хотелось бросить два, пуститься в перепалку, выясняя кто кого ранил сильнее, предъявить выступающие на запястьях синяки, но отчего-то девчонка молчит. Пассаж о груди не вызывает кокетливого смущения или хихиканья, как можно было предложить, Лотти сжимает зубы, щеки краснеют кусками, шутка вызвала откровенный горячий стыд , но опустить взгляд не смеет, смотрит словно заворожённая в глаза мужчине. Кому бы еще позволила себя так отчитывать? Кто ему дал право? Эту власть? Шарлотта поспешно кивает на последнюю просьбу, почти в слепую нащупав альбом для рисования и притянув к груди, обняв. Все возвращалось на свои места, девчонке было неуютно, тяжко и горячо, от стыда, от желаний, от осознания не правильности своего поведения. Взрослых людей всегда волновали исключительно свои проблемы, Лотти готова была поспорить, что Элвин припоминает все статьи, по которым его могут призвать к ответу за полчаса проведенные с ней. Обижало ли это? Нет. Но мысль взаимности желаний не будет давать покоя, истачивая терпение. Ночь за ночью страну Морфея будут заполнять те неловкие соприкосновения, что уже случились и что могли бы быть. Как с этим жить? – Мистер Майер, я могу задать вопрос? – Шарлотта обращается на вы, но слишком фривольно, слишком с вызовом, слишком лично. – Раз мы говорим на такую тему. Что делать с не приличными желаниями? Пастырь Рид советовал молится, но… - пастырская дочь называет отца официальным званием не задумываясь, почти не ассоциируя этого человека с близким или родным. – Это не помогает. – В голосе нет издевки, Лотти воспринимала этот разговор серьезным и оттого надеялась, получить ответ.