С самого утра Энтони находился в приподнятом настроении. Дважды в месяц у него были праздничные дни: он посещал врача. Но этот визит был внеплановым, а оттого еще более волнительным. Да еще и новый врач. Предвкушение было слишком сладким, и его можно было бы есть ложкой, даже не заботясь о кариесе и истончившейся эмали на зубах. Замечтавшись, Энтони не заметил, как схватил с тарелки пирожок с вишневым джемом и откусил здоровенный кусок.
- Анто-оша! Ты же пода-авишься. Кушать треба маленькими порцайками, - прозвучал в голове голос матери.
Опомнившись, волшебник инстинктивно выпрямился и принялся тщательно пережевывать кусок выпечки во рту, а оставшуюся часть он отложил. Варенье было вредно для зубов, а тесто для сердца. В конце концов, они уже давно не в Одессе, доедать каждый кусок не было необходимости и можно было больше думать о здоровье.
Покончив с завтраком, Голдштейн встал со скамьи, отряхнув несуществующие крошки на оттюженных брюках, и закинул в рот две пастилки Дирола. Провозить в школу жвачку приходилось коробками, но это была незначительная неприятность по сравнению с гниющими между зубов останками пищи, и как следствие, кариесом. Мятная свежесть, сопровождавшая школьника на пути к больничному крылу, выдохлась аккурат тогда, когда парень вырулил из-за угла коридора. Идеально. Довольный, Энтони вынул из-зо рта вязкую субстанцию и, завернув в бумажку, сунул в карман. Шкодливая мысль прилепить на стену мелькнула было, но тут же спряталась под гнетом более тяжелых морализаторских мыслей, пока волшебник рассматривал двери, отделяющие коридор от святилища чистоты и здоровья. Двери в рай. Поправив на плече лямку рюкзака с лекарствами, Энтони толкнул дверь и вошел в ярко освещенное помещение.
Запах, присущий каждому больничному помещению, приятно защекотал ноздри, блаженная улыбка расплылась по тонким губам, пока Голдштейн делал глубокий вдох, наслаждаясь знакомыми и приятными нотками мазей и лекарств. Домашняя маггловская медицина и магическая колдомедицина различались так же, как родная деревня под Одессой и Косой переулок. Энтони в каждой из них находил свои плюсы и минусы, одинаково уважая людей избравших столь благородную профессию. Хотя надо признать, что в обеих школах было то, что заставляло юного волшебника трепетать. Многим это не нравилось, но Энтони всегда с неизменной готовностью заголял торс, подставляя грудь и спину под холодный металл стетоскопа. Ни с чем не сравнимое удовольствие чувствовать первый обжигающе холодный поцелуй, дышать, расправляя легкие, или замирать по указке врача, под ласковыми прикосновениями то тут, то там.
- Шикарный вид, - довольно пробормотал староста Рейвенкло, стягивая рюкзак и направлясь к дверям кабинета, так как заставленное кроватями помещение пустовало. Легко постучав, волшебник дождался ответа и зашел в кабинет. Ох, сколько раз он тут был даже не сосчитать. Мадам Помфри не питала восторги от его визитов, но на это Энтони давно привык не обращать внимание.
- Миссис МакЛагген, - юноша улыбнулся во все свои ровные пару месяцев как отбеленные тридцать два зуба и, пройдя немного, присел на стул, - Энтони Голдштейн, разрешите представиться.
Осторожно поставив рюкзачок на пол, староста протянул руку колдомедику для рукопожатия, не переставая улыбаться.

А новый врач гораздо моложе, чем представлял себе Энтони, но руки у нее мягкие и ласковые. Это хорошо. Грубые руки при осмотре приносили дискомфорт и рейвенкловец был склонен расценивать это, как наплевательское отношение к пациентам. А это, несомненно, один из худших грехов братства эскулапов. Взгляд юноши быстро скользит по колдомедику, отмечая радостное радушие при виде него, аккуратность в одежде и обилие папок на столе, и Голдштейн незаметно кивает самому себе. Первичный осмотр его устраивает. С МакЛагген можно работать.
- Не хотелось бы вас расстраивать, но у меня все хорошо, - по-прежнему улыбаясь, школьник сел на стул по другую сторону стола, - Хотя беспокоит меня многое.
Энтони снова с любопытством оглядел обилие папок на столе, не пестрит ли где его имя. Как же хотелось глянуть в каждую, хотя бы одним глазком. Особенно вон в ту, полуприкрытую остальными, но с явно виднеющимся окончанием «..ркинсон». Волшебник поспешно отвел взгляд и смахнул с брюк несуществующие крошки. С чего же начать? Множество его болезней требовали повышенного внимания, но сейчас, сидя перед Маргарет, Энтони никак не мог решить, какой отдать предпочтение. Он перебирал в уме свои диагнозы, подобно редким драгоценностям, доставшимся по наследству, либо добытым тяжким трудом. Рассматривал каждую, осторожно вертя в руках, откладывал и брал другую, оценивая и сортируя.
- Вы, я полагаю, успели ознакомиться с историей моей болезни, - Тони снова обвел взглядом обилие папок, многие из которых были прискорбно тонки, - И я таки пришел поинтересоваться, шо вы уже такое знаете, что я вам еще не рассказал? Не хотелось бы говорить плохо о вашей предшественнице, спокойная ей пенсия, но она была склонна преуменьшать нужды моего чахнущего организма.
С легкой неприязнью Голдштейн вспоминал Помфри, пока Маргарет искала его карту и пробегала глазами. Пожилая целительница имела дурную привычку закатывать глаза и выпроваживать юношу из больничного кабинета, ссылаясь на "настоящих" пациентов. Но вряд ли в жизни Энтони было что-то более настоящее, чем его утренняя хандра, или приступы астмы в пыльных коридорах и пролетах библиотеки, или зуд и неприятная сыпь, которой он покрывался всякий раз, стоило съесть что-то красное, или колики в боку, когда он излишне быстро сбегал по лестнице. А ведь у него еще и слабый желудок, и давление, и скалеоз, и еще в последнее время юноше начало казаться, что он хуже видит левым глазом. Переведя взгляд на небольшую склянку в шкафу, Тони закрыл сперва один глаз, затем другой, сравнивая показания и приходя к неоднозначным выводам.